По иссохшей пустыне, изнывая от жажды, путник шёл И мечтал лишь о том, чтобы небо послало ему хоть немного воды. Перед ним открывался бесконечный песчаный простор, Ну а путь этот, видно, был принужденьем судьбы. Перед взором его вдруг предстали Древа два, Но одно лишь произрастало от мира сего, А другое – как будто было обителью зла И не жизнью, а смертью манило его. Думал он – повернуть, где молчанье хранила листва, Но не знала она ровным счётом совсем ничего... Иль туда, где смертельная чаша ждала, Кто испьёт из неё, спутав яд с родниковой водой. Видно, разума жажда сильнее была, И, приняв за спасение Божье хрустальный сосуд, Он отправился в сторону скрытого зла, Видя лишь, как играет на солнце вода, и забыв про испуг. Но чем ближе казался таинственный жизни Исток, Тем сложнее ступалось ногам по иссохшей земле. Разве мог он заметить, мечтая лишь сделать глоток, Что Змея в том сосуде свернулась на самом на дне. В тот же миг, как коснулся гортани коварнейший яд, Путник пал, погружаясь то ль в бред, то ль в безвременный сон. Но забрезжил в сознаньи его еле видный маяк, И звучали на нём песни неба, душе в унисон. Девять длинных и тёмных ночей он провёл в полной мгле, Слыша песен слова и запомнив их все до одной! А мелодии те приходили к нему в ночь по две, Представая единой цепочкой в Твореньи Большом. Первой парой пропели ему Ураган и Огонь. Что Огонь породил, то с глубин приносил в мир иной Ураган. А затем в небе тёмном раздался пронзительный Гром И, на пару со Словом, он мёртвых с могил воскрешал. Вслед за ним песнь другая чужую Стрелу донесла. Её быстрый полёт отразил на ходу Древа Щит. Сильный Дух заклинаньем одним уничтожил врага. Кто там был, после боя судьбы начертанье постиг! Ну а после велел Волнам взвиться Владыка морской, И мелькали в пучине прекрасные образы Дев. Неповинны, спускались они на песчаное дно, Чтобы там сокровенное знание взять, уцелев. Возродившись в обличии новом, чисты, как дитя, Рассказали они сказки дивные в странных словах. И безмолвно внимала историям этим на небе Луна, А поникшие души склонялись покорно, в них правду узрев. В ночь последнюю Образ смутный явился ему... Девы чудной, с которой он был в этом сне обручён. И проникся тот Странник глубоким доверьем к тому, Что в смертельном бреду был он ядом сначала убит, а затем возрождён! Средь деревьев зелёных, под звуки щебечущих птиц, он очнулся от сна, Жажду тела, что Духом священным прониклось, сполна утолив. А в руках его – то ли Знаки, то ль Божьи Слова Отпечатком застыли, навек сохранив тех ночей первозданный мотив.
